Делать продолжение шедевра-дело априори неблагодарное. Режиссер Дэвид Гордон Грин, который сначала выпустил прямой сиквел оригинального "Хэллоуина «1978 и тем самым перезапустил культовую слэшер-франшизу вместе с возвращением ее главной звезды Джейми Ли Кертис, теперь снял так же прямое продолжение оригинального» экзорциста «1973 (ленты умершего в этом году, буквально позапрошлого месяца, Уильяма Фридкина, считающегося величайшим горором всех времен и имеющего десять оскаровских номинаций включительно с категорией»Лучший фильм"). И так же этот прямой сиквел оригинала должен вылиться в перезапуск и новую трилогию.

Точно так же Грин вернул главную звезду оригинала. 90-летняя Эллен Берстин (которая, кстати, выглядит потрясающе) снова изобразила киноактрису Крис МакНил, мать одержимой дьяволом Риган. Но на этот раз актрисе достался лишь эпизод, и тот эпизод больше похож на расточительство, то есть бесполезное расходование и культового образа, и актерского величия Берстин.

Конечно же,» верующему " до картины Фридкина очень и очень далеко. Ибо если Уильям Фридкин, экранизируя одноименный роман Уильяма Питера Блетти, пытался и, собственно, вышел далеко за жанровые рамки типичного ужасастика, то Дэвид Гордон Грин смастерил вполне стандартную пугалку. Ну, почти стандартную. Если Фридкин действительно заставил даже самых упрямых скептиков поверить в возможность существования инфернального зла или по крайней мере чего-то потустороннего, то Грин название своего фильма отнюдь не подтвердил и поверить заставил разве что в то, что современные сиквелы или ремейки старых лент категории «мастерпис» практически никогда не оправдывают надежд и амбиций.

В то же время очевидно, что Современник силился сымитировать если не эстетику и философию, то хотя бы поверхностную форму работы своего титулованного предшественника. Действие обоих "экзорцистов" начинается не в Америке, а в другой стране с принципиально отличными культурой и религией. Так, у Фридкина герой Макса фон Сюдова, католический священник-экзорцист, проводит раскопки в мусульманском Ираке, доставая из песка фрагменты статуэток древних идолов, древних богов (или демонов). У Грина пролог разворачивается на Гаити, где во время землетрясения погибает беременная жена главного героя, и перед тем успевает принять участие в обряде вуду. То есть оба постановщика сразу смешивают разные, очень непохожие между собой конфессии, намекая на то, что существование бога и/ или Дьявола не ограничено доктринами конкретных вероисповеданий, а касается знаний и верований намного старше любой сложившейся в определенный перечень обрядов и правил религии.

Оба сюжета разворачиваются вокруг родителей, дети-подростки которых оказываются одержимыми (в книге Уильяма Питера Блетти неслучайно вместилищем тьмы является именно пубертат, ведь это время полового созревания является периодом смятения, неопределенности, слабости, уязвимости..., а целомудренные девушки олицетворяют чистоту и в то же время потенциальное вместилище будущего греха, недаром же Риган в смелом исполнении юной Линды Блэр постоянно кричит и призывает любого из окружающих ее «трахнуть»).

У Грина якобы вырисовывается тот же принцип: реализм и бытовая обыденность, в которые внезапно проникает сверхъестественное. Но у Фридкина это работает значительно убедительнее, ведь принятию хотя бы возможности того, что «болезнь» Риган может иметь потустороннее происхождение, предшествует долгое и исчерпывающее консультирование матери с разнообразными врачами, прохождение девочкой множества процедур и прослеживаний, и лишь крайней крайностью становится обращение в церковь, к обряду экзорцизма. У Грина этот переход от рационального к трансцендентному смазан, спонтанен, не вымучен долгими мучительными поисками хотя бы какого-то логического объяснения.

У Фридкина изящнее и жутче встроенные в видеоряд всяческие якобы не очевидные, но удивительно отчетливые знамения зла (к примеру, грызня двух свирепых псов, которую наблюдает герой Макса фон Сюдова). Гораздо жестче звучат реплики девочки / демона. Ну и препарирование вопроса веры несравнимо глубже, умнее, ювелирнее (включая препарирование веры в кино, в убедительность игры на экране, ведь героиня Эллен Берстин, актриса, по сюжету снимается в фильме, сценарий к которому кажется ей неубедительным; а детектив-лейтенант, ведущий расследование загадочных смертей вокруг одержимой Риган, дважды за фильм приглашает священников в кино, мол, имеет лишний билет, как будто прокладывает параллель между двумя верами, и в обоих случаях священники хоть и любят и уважают кинематограф, но все же отказываются от приглашения, потому что... не верят?).

Сомнения, Вера, жертва, фаустовский выбор между добром и злом – основные лейтмотивы оригинального «экзорциста». Персонажи Фридкина находятся между иллюзией и правдой, между унынием и надеждой, в конце концов между реальностью и кино. И больше всего боятся откровения, что никакого рая все же не существует..., однако ад существует на самом деле. "Вы все сдохнете!"- говорит Риган гостям материнской вечеринки, нарядному кинематографическому бомонду, и при этом апатично мочится на дорогой ковер в гостиной. Этот эпизод красноречиво олицетворяет страх смерти. Скорее страх того, что после смерти или совсем ничего нет, или есть что-то крайне-крайне плохое, совершенно непохоже на обещанные небеса.

Выбор и вера являются ведущими мотивами и в сиквеле-перезапуске Дэвида Гордона Грина. И на неотвратимость выбора, на необходимость так или иначе его сделать сразу намекает уже тот сюжетный факт, что одержимыми параллельно становятся две девочки, а не одна, две дочери любящих родителей, две девственные души. Этот дуализм девушек-будто персонификация религиозного дуализма, согласно которому основу мира и бытия составляют два независимых начала, две параллельные категории этики и морали, примитивно зло и добро. Но реальность этих категорий зависит исключительно от веры. Поэтому главному герою-атеисту приходится сделать неизбежный выбор: поверить или нет…

Кстати, у Грина есть неплохая деталь: на обряде экзорцизма отец второй одержимой девочки сперва не снимает обувь, хотя остальные участники ритуала снимают, ибо до последнего воспринимает происходящее вокруг, как спектакль, цирк, мистификацию, несмотря на то что его ребенок на все сто выглядит монструозным порождением огненной геенны. Причем в отличие от другого, атеиста, этот отец, как и вся его семья, регулярно ходит в церковь и внимательно слушает пасторские проповеди. То есть в отличие от Фридкина, который все же связывал веру с церковью, Грин эту связь отрицает и условно называет «Божьим храмом» каждый отдельный человеческий мозг или, если говорить фигурально, каждое отдельное человеческое сердце... и антиклерикальность – единственное, в чем этот сиквел превзошел оригинальный фильм.

Видео: