Этот финский боди-горор помимо впечатляющей визуальной эстетики и шокирующего сюжета представляет собой своего рода пирамиду или матрешку, или даже круговорот, или цикл разнообразных смыслов, которые раскрываются постепенно, один за другим, доходя до самого центра или пика. И удивительно интересно, как мотивы классического доппельгангерства из литературы темного романтизма сочетаются здесь с экзистенциальным абсурдизмом и трагедией кафкианского отчуждения.

Кстати, для Франца Кафки главным источником вдохновения было творчество Федора Достоевского. И можно сказать, что «Скрежет» совместил повесть Достоевского «Двойник» и рассказ Кафки «Перевоплощение», добавив к этому книжного философского микса веяния постмодернистского кинематографа, а именно боди-горори Дэвида Кроненберга (ту же культовую «Муху», только с обратной мутацией: вместо дегенерации и деградации – очеловечивание и эволюция) и социально-политические ужастик Джордана Пила (невозможно отследить рима с горором отражение «Мы»).

В прологе в идеальный дом идеальной семьи ... нет, сперва о самой семье. Мы видим на экране якобы образцовую семью: мать, отца и двух детей-подростков (младшего парня и старшую девочку). Они живут в красивом будто кукольном доме в розовых, сиреневых и белых цветах, со свадебными цветами на обоях и хрустальными бокалами на полках. Сын – маленькая копия отца, а дочь похожа на мать. Папа-тихое ничтожество, а мать – матриарх в шелковом платье с рюшами и воланами, которая ведет блог о том, как создать идиллию в обычной финской семье. За маской сладкой белозубой улыбки и образцовых белокурых локонов скрывается сущность тирана-домоправителя, готовая скрутить голову за нарушение этой псевдо-буколики, этого фальшивого зефирного Эдема.

И собственно, она таки скручивает голову. В прологе в идеальный дом идеальной семьи влетает черная птица (гайворон или галка). Сначала растерянная птица разбивает окно, а потом начинает нечаянно крушить буквальный и фигуральный хрупкий хрусталь всего этого притворства и лицемерия: зеркала, люстру, стеклянные бокалы, праздничные сервизы... Сказочный замок из песка испытывает первой трещины, которая предшествует тотальной и неотвратимое разрушения. Девочка ловит птицу и хочет выпустить на волю, и мать говорит «дай-ка сюда» и разрывает бедную голову. «Отнеси на помойку, туда, где биоотходы» (конечно же, идеальная семья разделяет мусор). А потом дочка находит яйцо. Убитая птичка должна была вот-вот стать матерью. Девочка забирает яйцо до своей комнаты и... высиживает птенца…

Скрежет – это тот сверхнеприятный звук, который раздражает нервы и барабанные перепонки, когда кто-то, к примеру, скребет ногтем по стеклянной поверхности типа окна. И в глаза сразу бросается маникюр идеальной матери: ее длинные зауженные ногти покрыты розово-сиреневым перламутровым лаком и немного загнутые, что напоминают птичьи когти... Или это когда фигуральные когти скребут беспокойную душу... Хотя оригинальное финское название «Pahanhautoja» и международная англоязычная «Hatching» переводятся более буквально – «Вылупления».

Сначала может показаться, что это история о жестоком человеческом отношении к животному миру, потому что искусственность жизни главных героев противопоставляется живой природе, которую пластиковые обманщики бросают на свалку с биоотходами. Затем шаг за шагом раскрывается правда о подделке этого экземпляра «образцовых» семейных отношений. Оказывается, у матери есть любовник, отец – тряпка, злой мальчик ненавидит сестру, а дочь властная мать психологически прессует так, что у той сначала развивается комплекс никчемности и несостоятельности (она занимается спортивной гимнастикой и готовится к участию в соревнованиях, однако чем более идеального исполнения от нее требует мать), а потом как защитная реакция расщепления личности.

От циничного отношения к живому-к фальшивости образцовой ячейки Европейского Общества. От фальшивости образцовой ячейки европейского общества-к падению Карточного дома. От падения Карточного дома-к токсичности дочерне-материнских отношений. От токсичности взаимоотношений дочерей и матерей – до рождения темного доппельгангера. От рождения темного двойника мотив возвращается к материнству как явления одновременно сакрального, порожденного самим бытием и самой природой вещей и всего, но так же ядовитого и разрушительного. А материнство в свою очередь возвращается к токсическому сосуществованию людей и животных, в частности к долгам, которые человечество должно уплатить уничтоженной им же самим природе..., поэтому птенец, мать которого была цинично убита, непременно должен получить другую мать.

Интересно, что боди-горор является ответом кинематографа ужаса на сказочные каноны. Ведь в сказках что-то страшное обычно превращается во что-то прекрасное, даже если сначала оно было обращено на уродливое, а что-то ненастоящее становится настоящим (чудовище превращается в принца, Карлик Нос снова становится мальчиком, деревянный Пиноккио превращается в настоящего мальчика...). Это процесс эволюции как внешней, так и духовной. Тогда как в боди-горорах мы наблюдаем обратный процесс дегенерации: ученый человек трансформируется в безобразное насекомое, становится настоящим монстром... «Скрежет» предлагает эстетику боди-горора в форме классической сказки: страшное существо, которое вылупляется из яйца, в конце концов становится почти человеком.

Мягкая, слабая, затравленная, ломкая, отчужденная дочь, не в силах противостоять диктату матери, высиживает другую себя, альтернативно агрессивную. Ведь внутри она с самого начала чувствует себя кафкианским жуком, который не заслуживает любви матери, так же «неидеальный», отвратительный, гадкий и... небезупречно делает сальто и соскок. И как известно, в историях о доппельгангерів оба «я» не выживают, остается только один (в Отеле, конечно, трагедия не происходит, и Галк живет параллельно с Брюсом Беннером, и в оригинальных повестях не могут доктор Джекил и мистер Гайд жить вместе, не может Кристиан-Теодор жить вместе со своей Тенью). Но интересно, что мать, какой она бы ни была и для кого она бы ни была, все равно остается матерью.